ЭКСКУРСИЯ В ЦАРСТВО ТЬМЫ,
ИЛИ
КАК Я ПОПАЛА В РОДДОМ

Наш Аркашка лежал в своей коробочке и спал. Конечно, он устал. Ведь ещё недавно он усиленно трудился. Он рождался, от входил в этот новый для него мир. А это не просто лёгкая прогулка. Я тоже очень устала. Все мы устали. И Миша, который всё время был со мной, а два последние часа провёл как и я в аквариуме, и Т., которая так тужилась вместе со мной, что, по её словам, «чуть сама не родила», и А., чья моральная поддержка была неоценима. И даже наша собака, которая всё время не оставалась в стороне от процессе, носясь вокруг аквариума и периодически заглядывая в него, опираясь передними лапами на край стенки, живо интересуясь всем происходящим, теперь лежала растянувшись на прохладном паркетном полу, полузакрыв глаза. Она вместе с нами много пережила в этот вечер (прямо скажем, не каждой собаке в наш век доводится присутствовать при рождении своего нового хозяина).
Аркашке, наверное всё же «досталось» больше всего. Перекусив молозивом, он отдыхал. Но было видно, что вход его в новый мир был мягок и ничем не возмущён. Для него было сделано всё. Во время схваток он слушал Баха. Родился он под водой, не испытав резкого воздействия силы тяжести. Его целый час не отрывали от того, что его снабжало всем необходимым в течение нескольких месяцев - плаценты, пока она не отдала ему всё, что она должна была ему отдать. С него не стали стирать ценную первородную смазку, не стали капать капли в глаза, после которых ничего не видно, которые жгут глаза и вызывают конъюнктивит. Его не стали мучить всевозможными тестами, растягивать для никому не нужного измерения роста (его проста аккуратно взвесили бытовым безменом, положив в пелёнку, свёрнутую мешком). А самое главное - его не унесли от мамы. Кроме того, рядом был папа. И мы все вместе были счастливы.
Была лишь одна маленькая неприятность. Когда спустя некоторое время Т. осмотрела меня, обнаружилась маленькая рана в промежности. Позвонили М., знакомому врачу. Он приехал несмотря на то, что было уже за полночь. Он сказал, что рана маленькая и в принципе её можно не зашивать, но всё-таки наложил один шов, больше для моего успокоения.
И весь следующий день продолжалась наша семейная идиллия. Потом мы решили, что нужно подумать и о бюрократической стороне вопроса, т.к. уже был опыт того, что если с этим делом затянуть, то ребёнок может больше месяца оставаться незарегистрированным, начинается беготня по инстанциям, иногда даже экспертизы по установлению родительства и прочие неприятные вещи, поразительную способность к которым показывают многие наши чиновники от медицины.
Мы позвонили и вызвали скорую помощь, но так, как будто родов ещё не было. И тут началось то, что мы никак не ожидали. Мы очень мало имели дела с медициной, и то лишь в основном с зубными врачами да с производственным медосмотрами, а с родовспоможением столкнулись впервые. Выяснилась также наша неподготовленность к тому, что вообще может последовать, наше плохое знание (скорее отсутствие знания) законов и положений, которые относятся к случаю домашних родов.
Вызывая скорую помощь, Миша забыл сколько подъездов в нашем доме и назвал неправильный номер нашего подъезда. Поэтому ему пришлось встречать машину на улице. Прибывшая женщина-врач сразу же обрушилась на него: «Вы думаете, что только вы одни хотите ехать в роддом на скорой помощи бесплатно!» Она вошла в квартиру, причитая о том, что мы ни черта не заботимся о себе (пора, мол, уже рожать, а номер подъезда назвали неправильно: «А ведь мы бы уехали, если бы вы нас не встретили»). Войдя в комнату, она остановилась в недоумении. Я сидела на диване и кормила ребёнка. Узнав о том, что произошло, она обрушила на нас потоки брани, возмущаясь тем, что мы ещё имели наглость вызывать «скорую». Мы объяснили ей, что нам не требуется медицинская помощь, а что нас интересует лишь бюрократический вопрос. Писать какую-либо бумагу она наотрез отказалась. Позвонив куда-то «своим», она вызвала акушерскую бригаду («Пусть они с вами разбираются») и, всё ещё возмущённо клокоча, удалилась. Часы показывали половину двенадцатого ночи. В начале первого завалилась вызванная бригада численностью в четыре человека. Все были женщины. Первый вопрос, который нам задали, был о том, к какой секте мы принадлежим. Узнав, что мы вовсе не сектанты, они совершенно не могли понять причину рождения дома. Записав некоторые данные, они бросились буквально обливать нас грязью. Мы были и религиозными фанатиками, и просто эгоистами, не заботящимися о ребёнке (о себе уж ладно, мы вообще недостойны были существовать). Одна из женщин изъявила наконец-то желание меня осмотреть. Увидав шов, они обрушились на Мишу (мы сказали, что зашивал он). Наговорили с три короба о том, что шов наложен неправильно и теперь всё срастётся не так как надо, что Миша, наложив таким образом шов, сильно мне навредил (им, конечно, было неизвестно, что шов накладывал врач-профессионал и наложен он был безупречно). Злословию и всяким гадостям не было конца. Толстая баба (трудно подобрать более подходящего названия), видимо главная среди них, стояла прямо над ребёнком и громовым голосом вещала о том, что таких эгоистов как мы, она в своей жизни ещё не видывала. Эгоизм заключался в том, что мы отнимаем у них, добрых и честных тружеников, драгоценное время, не желая ехать в роддом. От её голоса, казалось, содрогались стены. То, что в полуметре от неё лежит маленький ребёнок двух дней от роду её нисколько не волновало. На коже у ребёнка выступила красная сыпь. Увидев её, они стали нас уверять, что ребёнку жить осталось недолго, да и мне впрочем тоже. (Позже мы узнали, что красная сыпь на ребёнке выступала в аналогичных случаях и у других пар, родивших дома и вынужденных выдерживать мощный натиск блюстителей здоровья, сопровождающийся руганью и десятками децибел). В ужас их привело и то, что ребёнок был не запелёнут и лежал на животике. А то, что на пупке ребёнка красовался не зажим, которым пользуются в роддомах, а перевязана пуповина была шёлковой ниткой, вызвало целую бурю эмоций. Минут двадцать слово «сепсис» не сходило с их уст.
Главная продолжала свой монолог. Остальные трое ей послушно вторили. «Ребёнок принадлежит не вам, он принадлежит государству. А государство заинтересовано, чтобы он вырос здоровым и сильным. Родине нужны солдаты, а не больные люди».
Она прямо не могла нарадоваться на себя, выставляя себя этакой патриоткой. Нас покоробило оттого, что эти громкие слова звучат именно от неё, потому что всё её натура была наружу.
Другие подпевали: «Скажите, чем вам насолила Советская Власть? Почему вы её не признаёте?» Что либо более нелепое представить было трудно. Минут на двадцать мы превратились в злостных антисоветчиков. Всё непризнание Советской Власти было конечно в том, что я не поехала рожать в советский роддом. Но как истинные патриотки они тут же увидели в этом политические мотивы. Было весьма омерзительно смотреть, как все они во главе со своей пузатой предводительницей, голос которой ночью в тихой квартире напоминал рёв реактивного самолёта, пытались олицетворять собой Советскую Власть, обвиняя нас в отсутствии патриотизма и чуть ли не в измене Родине.
И это они-то со всей душой позаботятся о моём ребёнке и обо мне? Кто вообще кроме матери и отца, любящих своего ребёнка, лучше позаботятся о нём? Кроме того, я много слышала о том, что такое роддом и ехать туда у меня не было ни малейшего желания. Видя, что их патриотический пафос не произвёл на нас должного впечатления, главная переключилась на отношения интимные. «Запомни, - громовым голосом декламировала она, обращаясь ко мне и указывая на Мишу, - ему нужна здоровая баба, а не то, во что ты скоро превратишься. Вот выпадет у тебя матка и будет болтаться между ног. Ты ему такой будешь не нужна. Он уйдёт к другой, а тебя бросит. Ему баба нужна!» Видимо в своей семейной жизни она так и не смогла подняться выше подобных отношений. «Ты его скоро перестанешь удовлетворять. Ты не только ему, ты никому не будешь больше нужна. И мы тебе помочь ничем не сможем». Видя, что я сижу с равнодушным лицом и не пытаюсь внимать её словам, она набросилась на Мишу. «Как ты посмел… Без медицинского образования… Нет совести совсем… Жену не жалко… О ребёнке не думаешь…» И т.д. и т.п.
Видя, что Миша также не очень-то проникается её заботой о нашем семейном счастье, она выступила в роли поборницы социалистической законности. Узнав номер телефона в справочной, она соединилась с дежурным по городу Москве на Петровке-38 и минут десять диктовала ему подробности «преступления». Вкратце состав преступления сводился к тому, что «муж, инженер по специальности, незаконно принял роды у своей жены». После долгой и красочной обвинительной речи, произнесённой с чувством неоспоримой правоты и с верой в торжество справедливости, она вдруг закипела как самовар. На другом конце провода её явно не могли понять. Узнав, что завтра на него будет написана докладная начальству, и что не далее как завтра же ему придётся расстаться с занимаемой должностью и со званием, дежурный по городу не счёл, видимо, необходимым продолжать разговор со столь ярым борцом за соблюдение уголовного законодательства (которого она себе как выяснилось совершенно не представляла).
Видимо, устав от нашего неприкрытого эгоизма, от нашего упорного нежелания думать о здоровье и благополучии собственного ребёнка и от нашей неспособности проявить патриотические чувства, трое из этих достопочтенных дам (в том числе и главная), так пекущихся о чужом здоровье, вышли на свежий воздух покурить.
По спине моей вдруг пробежали холодные мурашки. Я представила себе, что вот эти люди принимают роды, держат в своих руках маленьких детей. С ужасом я подумала, что именно они могли бы стать первыми, с кем общался бы мой ребёнок. А ведь они были врачами, акушерами, людьми пожалуй самой гуманной в мире профессии.
Оставшаяся женщина принялась смачно и изощрённо описывать нам всевозможные патологические ситуации в гинекологии и акушерстве. Всё это, конечно, должно было произойти со мной, но не произошло лишь благодаря какому-то чуду. И ребёнок тоже каким-то чудом был жив. Закончив лекцию по патологии, она принялась описывать нам самоотверженную заботу и величайший гуманизм, которые проявляют работники роддомов к роженицам и детям. Оказывается, «если вы так уж хотите, чтобы вас не разлучали с ребёнком (ей почему-то трудно было понять это желание), то нужно сходить в женскую консультацию, там вам посоветуют соответствующий роддом и дадут туда направление». (Может где-то это и так, но когда позже мы попросили одну беременную женщину получить направление в выбранный ею роддом, её грубо осадили: «Куда напишем, туда и поедешь! Ишь, выбирает ещё!»
Да о чём вообще мы говорим, даже ребёнка к груди у нас оказывается, прикладывают сразу «Постановление вышло даже специальное, вот и приходится, хочешь - не хочешь, а обрабатывай грудь и прикладывай». Однако таких беспрецедентных случаев прикладывания ребёнка к груди сразу же после рождения мы не слышали больше ни от кого. И ещё много-много открытий мы сделали, вовсе и не подозревая, что всё, что мы сделали дома, делается и в роддомах (за исключением пожалуй одного - присутствия на родах мужа). Такой поток вранья был достоин самого барона Мюнхгаузена. Пытаясь представить себя человеком современных взглядов, она рассказала нам, что зачитывалась Аршавским, детей своих (их у неё двое) воспитывала по Никитиным, и плавать их учила по Чарковскому. Вот это да! Неужели этого недостаточно, чтобы всё это не оставалось просто пустыми звуками. Но это было именно так. Для неё - врача и матери.

Содержание